Сегодня нас ожидал конкурс военно-патриотической песни. Ещё за несколько дней нам сказали, что будут приглашены ветераны из соседнего села и нужно отнестись к этому со всей ответственностью. Уж что-что, а ответственность это про меня. Главное, не перестараться. Даже с ответственностью необходимо знать меру, но не всегда получалось соблюсти ту тонкую грань между «ответственно» и «так вышло». Конкурс должен был начаться во второй половине дня. После тихого часа. Мне же, за этот тихий час нужно было окончательно подготовиться и как-то тихо ненадолго смыться из лагеря. На это время была назначена встреча с Мишкой. Он должен был принести самый главный реквизит для нашего выступления. Я заранее был в восторге от своей идеи, но как это часто бывало, идея в реализации оказалась с небольшими отклонениями. Хотя, если заранее сказать честно, то реализация превзошла все мои ожидания. Как, впрочем, и ожидания наших вожатых, включая самого старшего в лагере. Отклонилась она очень сильно.
Сложив из наших вещей некое подобие меня на кровати, мы накрыли это одеялом, и я приготовился к «побегу». Через окно вылезть было рискованно. Оно выходило на дорогу к столовой, и кто-нибудь мог заметить меня.
— Ты куда? — остановил меня Алексей, заметив, как я вышел из комнаты.
— В туалет.
— Давай быстро. Туда и обратно, — сказал он и закрыл дверь своей комнаты.
Заметив на веранде Матрасиху, которая игнорировала распорядок, я как можно тише пробрался в туалет. Там было спасительное окно. Осторожно открыв его, я залез на подоконник. Сел на него спустив ноги вниз и держась руками стал осторожно спускаться. В какой-то момент я понял, что так мне не удобно и решил развернуться к нему лицом. В момент моего акробатического разворота я понял, что чем-то за что-то зацепился. Это что-то начало трещать. Я понял, что зацепился трусами. Мои отчаянные попытки отцепиться ни к чему не приводили. Смирившись с поражением, я отпустил руки и рухнул вниз. Поднявшись и осмотрев себя, я понял, что в моём и так небогатом гардеробе не хватает теперь внушительного куска от тех самых трусов. Он остался висеть на том самом гвоздике. С другой стороны, всё могло быть и хуже. На том гвоздике могла бы остаться часть моей жопы вместо трусов, прикинул я. Или вообще мог остаться без них. Так что меня это не остановило. Петляя между деревьев, сверкая частью зада как олень я мчался на место встречи.
Мишка меня уже ждал на месте.
— У вас, у городских, даже трусов целых нет что ли? — усмехнулся он, обратив внимание на мой вид.
— Принёс? — вместо ответа сразу спросил я.
— Конечно, — он достал из мешка резиновую перчатку. — Свежая, — гордо резюмировал он. — Свиная.
— А побольше не было? — я рассматривал перчатку и не мог сообразить, как я её теперь пронесу в корпус и самое главное, что я скажу, если меня вдруг поймают на обратном пути. До этого момента и чуть позже план был проработан в голове до мелочей. План моего возвращения в отряд с реквизитом был либо потерялся в извилинах мозга, либо, что больше похоже на правду, был проигнорирован при разработке.
— Скажи спасибо и за это.
Я, конечно, шутя сказал про побольше. Этого было больше, чем я мог представить, даже в своём воображении, но взял перчатку и заверив Мишку в том, что уговор в силе, и если всё пройдёт нормально, то вечером он получит свои пряники.
— А может что-то быть не нормально? — напрягся он.
Мысленно я предположил, что ненормально может пойти всё, но Мишке знать об этом не обязательно. Если уж началось всё с того, что я чуть жопу свою не порвал, то чем всё закончится вообще не известно. Тем не менее, жажда славы заставляла меня верить в лучшее.
— Всё под контролем заверил я его.
Обратно пробирался уже чуть ли не ползком. Один раз чуть не нарвался на нашего Бояныча. Другой раз чуть не столкнулся с Сергеем Ивановичем. И если в первом случае я ещё как-то смог бы выкрутиться, то во втором вся моя затея обернулась бы полным провалом. Вряд ли старший пионервожатый, увидев меня в порванных трусах с резиновой перчаткой наполненной свиной кровью, посчитал бы это рядовым событием пионерской жизни.
Трудности меня ожидали по возвращении. Я понял, что не смогу залезть обратно в окно туалета. Тем более с перчаткой. Осторожно пробравшись к окну нашей спальни, я постучал. Появилась голова Вовки.
— Держи, — протянут я ему наполненную перчатку.
— Ого, — удивился он.
Тут же появилась голова Шурика.
— Нифига себе!
— Первое место наше, — заверил я их.
Они забрали перчатку и скрылись в окне. Путь обратно был только один. Через главный вход. Прикрывая руками дыру в трусах, я осторожно зашел на веранду. Матрасиха дремала за столом. На цыпочках я пробирался в спальню и когда я уже почти скрылся из виду позади меня раздалось громогласное.
— Стоять! Ты куда?
Я развернулся. Мой ум натужно заскрипел и пытался придумать ответ в то время, когда руки прикрывали сзади остатки трусов.
— Что там у тебя в руках?
Я хотел честно ответить, что в моих руках моя жопа, но предположил, что этот ответ будет пусть и честным, но немного странным.
— Я в туалет, — снова соврал я, не придумав ничего другого.
— Руки покажи, — не сдавалась она.
Я протянул ей руки и показал, что в них ничего нет.
— Иди.
Пытаясь не поворачиваться к Матрасихе задом, я стал пятиться в сторону туалета.
— Ты чё там прячешь?
Я так понял, что это она снова ко мне и позора с трусами мне не избежать. Осталось только быстро придумать почему они в таком виде.
— Господи, — Матрасиха была явно поражена открывшимся ей видом. — Как это тебя так угораздило?
Мне бы тут соврать что ни будь, ну или найти более вразумительную версию, но…
— В туалет очень хочу, — выпалил я.
Матрасиха заржала так, что скорее всего проснулись весь отряд. Я только уже ответив сообразил, что я ляпнул немножко не то. В необычном, но судя по моему виду вполне логичном смысле до Ларисы дошла связь между моими треснувшими трусами и моего сильного желания в туалет. Я же, хотел просто сказать ей, что хочу в туалет просто для того, чтобы не придумывать ответ про трусы. На деле всё вышло иначе.
— Иди, — ответила она сквозь смех и слёзы. — Только унитаз не разнеси в клочья как свои трусы.
На её смех выбежал Алексей из своей комнаты.
— Опять ты? — увидел он меня.
Я же, подумав, что второго раза объяснения про трусы не вынесу, побежал в спальню.
Ребята меня уже ждали.
— Чё Матрасиха там ржет так?
Я ничего не объясняя повернулся к ним задом. Теперь настал их черёд ржать.
Я, конечно, потом придумал историю для них, что на меня напали собаки и я как герой отбивался. Отстоял перчатку с свиной кровью и собакам пришлось довольствоваться только частью моих трусов. Так что данный инцидент больше не вызывал ни у кого смеха.
Наступил час славы.
Конкурс проходил в зале, где обычно показывают кино. Там была сцена для этого. В зале расселся весь лагерь, не участвующий в самодеятельности. На первом ряду сидел Сергей Иванович и те самый ветераны из ближайшей деревни, для которых мы и устраивали концерт. Как самые младшие мы выступали последними. Я решил, что так даже лучше. Наше выступление будет кульминационным и самым запоминающимся. Приз обязательно будет наш. И я не ошибся. Почти. По крайней мере, про кульминационный и запоминающийся. Приз отдали другим, но если бы был ещё приз зрительских симпатий, то его несомненно отдали бы нам.
Наконец-то близился наш выход. По сценарию мы должны были изображать отряд красноармейцев, который под песню о Щорсе, идёт по импровизированному берегу. Впереди, собственно, сам Щорс под красным знаменем и за ним отряд. Для полноты картины Алексей предложил нести ещё на носилках раненого бойца. Нести было решено Вовку в виду того, что он самый лёгкий. Вот тогда мне и пришла идея. Точнее, идея пришла, когда я связал два факта. Песню, где след кровавый стелется по сырой траве и Вовку на носилках. По сути, кровь должна была стелиться из Щорса, но так как никого из наших на эту роль не утвердили, то я решил внести немного импровизации в наше выступление. Естественно, я не хотел, чтобы всю славу от моей идеи присвоили вожатые. Тогда они проделают это с тем, своим Щорсом. Было решено организовать тайное общество, в которое входили только члены нашей спальни. Я рассказал свой план, и все одобрили. Надо было раздобыть немного крови. Сначала были предложения покрасить воду или взять в столовой томатный сок, но я сказал, что должно быть всё по-настоящему. Пообещал, что договорюсь с Мишкой, но придётся заплатить. На том и сошлись.
Мы стояли на изготовке. Во жилах моих бурлил адреналин. В животе тоже была целая буря не знаю чего, но я надеялся, что ничего страшного там не происходит. А то бывает такое – переволнуешься, а потом до туалета добежать бы. Мне не терпелось выйти на сцену. И вот. Впереди Щорс со знаменем, за ним небольшой отряд. Мы с Шуриком держали Вовку на носилках, в которых пряталась «бомба» этого выступления. Пронести перчатку с кровью не составило большого труда. В суматохе подготовки никто не обращал внимания на то, кто что носит. Положив её рядом с Вовкой на носилки и прикрыв тряпками, я дал Вовке булавку. В момент, когда отряд дойдёт в песне до слов «след кровавый стелется» он должен проколоть перчатку булавкой и сквозь носилки на пол станет капать кровь. Эффект ожидался ошеломительный.
Ведущий объявил наш выход и Бояныч начал играть. Под вступление мы медленно начали выходить на сцену. Впереди шел Щорс с перевязанной головой и нёс флаг. За ним парочка солдат, тоже с бинтами и следом мы, несущие на носилках Вовку. Замыкали шествие ещё пара бойцов. Песня поётся, мы идём. Наконец наши слова.
Как только Вовка услышал про след на траве, он незаметно протянул руку в сторону перчатки и проткнул её приготовленной булавкой. Я это увидел и посмотрел на ветеранов приготовившись ловить восхищённые взоры. Но что-то пошло не так.
Вместо того, чтобы вытечь из перчатки и через дно носилок просочиться на пол, кровь стала тонкой, но упругой струйкой бать вверх и куда-то в сторону. Вовка, судя по всему, пытался предпринять какие-либо действия, но чем больше он пытался предпринять, тем мощнее была струя. Судя по лицам ветеранов, да и не только, ожидаемое впечатление было произведено.
Те, кто шли спереди не видели, как следом за нашим отрядом кровь не стелется, а уже брызжет во все стороны. Но тут достало и до них. Щорс, не допев «Кто под красным знаменем раненый идёт?» обернулся, чтобы посмотреть, что это такое. Матрасиха, которая находилась на той стороны сцены и должна была нас встречать, тоже заметила замешательство отряда, но ничего не поняла пока что. Она стала знаками показывать, что-то вроде «идите сюда, продолжаете движение». Алексей, который был позади нас и провожал нас на сцену тоже увидел, как из Вовки пульсирует красная жидкость. Он попытался вспомнить сценарий нашей песни и место, где должно было это случится, но видимо не нашел такого места в своей памяти и тоже стал махать руками, предлагая вернуться. Кровь долетела уже до ветеранов и Сергея Ивановича. Он вытер рукой то, что попало ему на лицо и, не веря увиденному, попробовал на вкус. Лицо его выразило что-то другое. Совсем не похожее на восторг. Только Бояныч невозмутимо продолжал играть мотив героической песни.
В общем, отряд замешкался и дезорганизовался. Те, кто были впереди носилок и собственно сам Шурик, решили идти на звуки Матрасихи. Я же, обернувшись назад, понял, что надо возвращаться к Алексею. То, что что-то пошло совсем не так, можно было уже не сомневаться. Из Вовки, точнее из перчатки возле него, хлестала кровь уже во все стороны. И если узкому кругу посвященных в это было понятно происходящее, то остальным нет. В итоге, мы как лебедь рак и щука не могли согласовать куда двигаться. Шурик тянул носилки с Вовкой вперёд, я же наоборот назад. В какой-то момент одна рука у меня соскользнула и одну ручку носилок я выпустил. Носилки перекосило. Вовка, боясь упасть на пол, схватился одной рукой за край носилок, а другой продолжал держать перчатку с кровью, которая не прекращая продолжала поливать всё вокруг. Тут Шурик тоже не выдержал и выпустил носилки из рук. Вовка грохнулся на пол, а отряд разбежался в разные стороны под аккомпанемент баяна, продолжающего исполнять героический поход Щорса.
Со стороны это выглядело, скорее всего эпически.
Вовка, упав на пол, плюхнулся прямо на перчатку с остатками крови. Хоть значительная её часть уже просочилась, оставляя кровавый след в радиусе метров пяти, немалая её часть ещё оставалась внутри. Мишка постарался на славу, заправив её под завязку. Перчатка под весом Вовки не выдержала и хлопнула…
Находясь уже за сценой, я услышал, как кто-то в зале из вожатых крикнул – врача! Не знаю, кому они хотели вызвать врача. Матрасихе, которая от увиденного на сцене, после падения Вовки тоже грохнулась, но судя по всему без чувств или Вовке, который с ног до головы в крови, скользил по сцене, пытаясь выбраться из недопетой песни за кулисы.
Ну и, судя по всему, нас теперь ожидала после премьерная встреча с благодарными и восторженными зрителями. Особенно с Сергеем Ивановичем.