Писать так много в первом классе, я вам скажу, то ещё мучение. Родители научили меня письму ещё до начала школы. Естественно, писал я пока не очень грамотно, но уверенно. Бабка взяла мою тетрадку с внеклассным занятием про дураков и стала проверять.
— Идиоты на пере… Что? — всматривалась бабка в мой «каллиграфический» почерк, — Не переодеваются? Хрен поймёшь, что тут нацарапал. Тебе на врача надо учиться. Писать ты уже как они научился. Лечить тоже, насколько мы все помним. Осталось только халат купить.
— Мама, — заступилась за меня моя мама. — Он в первом классе. Они ещё не начали так много писать. Хватит уже мучить его. Он всё понял. Правда? — и она посмотрела на меня.
Я утвердительно кивнул в ответ. На всякий случай. Моё внутренне чутьё подсказывало, что с мамой надо соглашаться. То, что я ничего не понял, значения не имело. В чём смысл этой писанины, мне было не понятно. Но мама на моей стороне, а это хорошо.
— Давайте уже переодеваться, умываться и спать, — подвела итог она.
— Идиоты не переодеваются, — заметила бабка.
Тем не менее мы переоделись. Я, как всегда, был не согласен с умозаключениями бабки. Ведь мы с Вовкой не идиоты. Но и они, я думаю, всё-таки переодеваются. Хоть иногда.
Устроившись на ночлег, бабка сразу предупредила, что если кто-то хочет в туалет ещё раз, то пускай это сделает сейчас. Или терпит до утра, а дед предусмотрительно убрал стакан подальше от нашей кровати.
— Ты скажи мне — юный поджигатель, — начала бабка, когда все улеглись и свет уже не горел, — ты какого ляда деда подпалил?
— Какого ляда? — не понял я.
— Да вот того самого, который в тебе живёт, — пояснила она. — Ты не пытайся понять смысл. Тебе не дано, — бабка явно почувствовала, как скрипят мои мозги, пытаясь осмыслить сказанное ею и продолжила. — Шапку деду зачем поджег? Прометей квартирный.
— Ишь ты, какие слова знаешь, — удивился дед.
Я не знал, что ответить. Свой проступок я осознавал, но логического объяснения для бабки придумать не мог. Как только версия доходила до «отвести от себя подозрение, показав на ком шапка горит», она спотыкалась и на всякий случай рассыпалась на тысячу «действительно зачем?» Но что-то ответить надо было. Спас дед.
— А я вспомнил, как в танке горел. На войне, — задумчиво в темноту сказал он.
— Тоже мне. Танкист нашелся, — ответила бабка, — Всё, что у тебя горело, так это трубы по утрам.
— Да иди ты!
Было слышно, как дед обиженно отворачивается от бабки, шурша одеялом. Затем бренчание в стакане. Это означало, что дед до утра простился с челюстью и историй можно не ждать. А нам с Вовкой стало интересно. Дед никогда особо не рассказывал про войну. Всегда отмахивался. Говорил, что нечего рассказывать. Ничего интересного там не было.
— Дед, — начал я осторожно. — А как ты горел? Взаправду?
Послышалось опять шуршание. Бренчание стакана, шамканье. Судя по всему, к деду возвращались зубы и в этот раз он был готов поведать нам одну историю.
— Да на самом деле это была забавная история, — начал он. — Закурить бы. Без цигарки несподручно рассказывать.
— Ага. Устрой ещё один пожар на сегодня. Сгорел сарай — гори вся хата, — заворчала бабка. — В твоём случае подушка.
Дед тяжело вздохнул в ответ и начал.
— Точное место, где мы стояли, я уже не помню, но был это 1-й Украинский. Кажется, — дед задумался. — Точно. На Украинском было, — дед продолжил. — Ночь. Тишина. Где-то далеко грохот орудий, а у нас затишье. Слышно, как сверчки сверчат.
— Сверчат, — проворчала бабка. — Сверчки стрекочут, а не сверчат.
— Стрекочешь ты, — огрызнулся дед. — И ворчишь как сверчишь. Иногда тапкой хочется прибить. Не мешай мне.
— Издают, значится, звуки сверчки, — дед демонстративно выделил слово «издают», — И тишина вокруг. А мы-то молодые. Да и праздник какой-то был. Нам приключений хочется. Ну и выпить. Расслабиться. Решили мы, значится, пока командир в отъезде, на танке смотаться до соседней деревни. На предмет дружеского обмена. Собрали с собой сахар и тушенки. Обменять на самогон, значится. Уговорили Кольку механика и погрузились. Поехали втроём. Остальные ждут нас, значится.
— Ещё раз скажешь слово — значится, я твою челюсть вытащу изо рта, значится, и в окно выкину. Значится, — не выдержала бабка. — Прям по уху режет твоё значится.
Дед засопел, но продолжил.
— Благо ехать было недалеко. Минут двадцать-тридцать. Доехали мы без происшествий. Ночь. Тишина. И только наша тридцать четверка на боевом выезде мчит.
Я уже мысленно представил, как они ночью нарвались на вражескую засаду и вступили в неравный бой с вражеской колонной танков. Как они подстрелили десяток тигров, а одиннадцатый попал в них, и они загорелись. Далее воображение рисовало, как дед с друзьями выскочили из горящего танка и объятые пламенем кинулись в атаку, и забросали гранатами этого гада, и героями вернулись в часть. Дед продолжал.
— Доехали мы до деревни, и там всё чин чинарём, значится.
Послышалось шуршание одеяла. Теперь я представил, как бабка тянется ко рту деда и собирается вырвать его вставную челюсть и выбросить в окно. Такое развитие событий меня не устраивало. Ведь история скоро должна приблизиться к боевой развязке.
— А нам не режет ухо слово «значится», — вступился я за деда.
— Я щас после зубов деда уши ваши оторву и тоже выброшу. Значится.
Но я так понял, что бабка шутит, потому что дед продолжил свою историю. Значит, зубы ещё на месте. Или к месту сказать правильнее будет — значится.
— Выменяли мы свои припасы на два фугаса и довольные мчим обратно. Орём во всю глотку «Три танкиста». Ведь нас как раз было трое. Три весёлых друга. Экипаж машины боевой.
— Ага, — согласилась бабка. — Классический набор. На троих сообразить.
— Не, — не согласился дед. — Мы ж для всех старались. Мчим мы обратно и уже почти доехали. Ещё пять минут, и мы окажемся в своём расположении. Боевая задача выполнена, танк на месте. Всё шито-крыто.
Теперь я рисовал себе немного другую картину. Враги напали на боевую часть деда, а они успели как раз вовремя, чтобы на своём танке отбить атаку. Но в конце их опять подбивают, а дальше всё так же, как я и представлял ранее. Дед герой. Всем медали…
Конец ознакомительного фрагменте. Читать полностью тут.
Андрей Асковд © ЧЕТОКАКТО