(Вне серии «Как мы с Вовкой». А может из серии «Начало»)
Моё знакомство с бабкой и дедом происходило без Вовки. Мал он ещё был для отдыха без родителей. Я же, по мнению их, созрел для активного отдыха на природе. В начале лета папа первый раз привёз меня в деревню.
— Какой милый и скромный мальчуган, — умиляясь бабка, когда я с недоверием осторожно выглядывал из-за папы. — Иди ко мне, я тебе леденца дам. Бабушка до-о-обрая.
Знала бы она тогда, что впоследствии она чаще будет использовать фразу: Иди сюда, паршивец мелкий, я тебе ремня дам! Скажи спасибо, что бабка добрая, иначе давно пришибла бы!
Но это было ещё только начало. Я ещё был милым и скромным мальчуганом, а бабка была ещё бабушкой. Бабкой она стала по воле деда. Я ещё только осваивался, и недальновидное бабушкино «Конечно можно» всякий раз, когда я пытался что-то потрогать или взять в руки, сделали своё дело. Я решил, что мне можно ВСЁ!
Бабушка как-то принесла ведро молока и поставила его на кухне на лавку. Кот сразу взбодрился, но, видимо, был уже учёный. Поэтому, жалобно мяукнув и потянувшись, нехотя перелез с лавки на подоконник. Уже оттуда он наблюдал за манипуляциями с ведром.
— Молочка парного? — обратилась она ко мне, переливая его через марлю в другое ведро.
Молоко я в принципе не любил, а от парного меня вообще воротило. Но бабушка считала, что раз я приехал в деревню, то должен пить молоко. Поэтому меня постепенно приучали. Бабушка налила стопку молока, и я в очередной раз мелкими глотками пытался его прикончить.
— Сорок один, сорок два, — терпеливо считала она мои глотки из пятидесяти миллилитровой стопки. — Учись, дед, как пить надо! — крикнула она ему. — А тебе бы наоборот, на деда посмотреть, — уже обращаясь ко мне, она продолжала считать, — сорок три…
Сидя на кухне и давясь молоком, я заметил на верхней полке банку с вареньем. Не скажу, что меня ограничивали в варенье, но сам факт, что именно эта банка, недоступная для меня, вызывала непреодолимое желание попробовать варенье именно из неё. Возможно, думал я, что там варенье на праздник или на Новый год. Как у нас дома. Если что-то убрано далеко и высоко, то это означает только одно – это то, что покупается по случаю большого праздника. И это самое вкусное из того, что только можно себе представить.
Закончив вливать в меня живительное молоко и, оставив ведро с ним на лавке, она ушла…
— Бабка тебя прибьёт, — как-то обречённо сказал дед, и покачал головой, когда застал меня одного на кухне.
Я стоял на лавке с банкой варенья в руках, чихал и с ужасом оценивал последствия. Кот на полу тоже чихал и одновременно всё ещё пытаясь лакать молоко.
Так получилось, что когда бабка с дедом ушли в огород, я остался предоставлен сам себе. Вожделенная банка с вареньем стояла на кухне на полке рядом с другими склянками и жестянками. Я пододвинул лавку ближе к полке и полез. Кот на подоконнике недоверчиво покосился, но решил, что это не его дело, и опрометчиво расслабился. Чтобы дотянуться до банки я привстал на цыпочки, и в этот момент лавка под моим весом чуть наклонилась, приподняв противоположный край с ведром молока. Мне бы тут сообразить, что мой вес оказался больше веса ведра с молоком, и надо бы сделать шаг назад, дабы восстановить равновесие. Но вместо этого я схватил банку с вареньем. Чаша весов на лавке уверенно качнулась в нашу с вареньем сторону.
Дальше всё происходило очень быстро, но как будто в замедленной съёмке и как будто не со мной. Ну, мне тогда захотелось, чтобы это всё происходило не со мной. В замедленное мгновение ока я превращался из скромного и милого мальчугана в «Господи! За что мне это на старости лет?».
Противоположный край лавки сбросил с себя ведро с молоком, и весы уверенней качнулись подо мною с банкой варенья в руках. Одной рукой прижимая к себе банку, второй я схватился за полку. В тот момент я ещё успел подумать: «Как же всё ненадёжно у них тут устроено» …
Кот на подоконнике сгруппировался, но всё никак не мог решить, куда прыгать. В тот момент, когда посыпались жестянки, он принял решение и мгновенно переместился на бельё, которое сохло на той же кухне, развешенное на натянутых верёвках под потолком. Далее, приземлившись в лужу с молоком, он снова потерял ориентацию в пространстве. С одной стороны инстинкт подсказывал: беги. С другой стороны — безлимитное счастье в виде парного молока. Судя по всему, в нём боролась жадность с расчётливостью. Жадность начала лакать молоко, как не в себя, а расчётливость утробно урчала и призывала покинуть место событий. Она подсказывала, что это добром не кончится. В этот момент с полки грохнулась на плиту жестяная банка в горошек и, отбросив крышку, выпустила из себя облако молотого перца. Последней не выдержала сама полка. Держась из последних сил на последнем гвозде, она ещё секунду повисела, а потом, описав дугу по стене, как упавшая часовая стрелка, впечаталась в кастрюлю с щами. Всё-таки кот вовремя покинул подоконник. Теперь там были остатки супа…
— Бабка тебя прибьёт, — как-то обречённо сказал дед и покачал головой, когда застал меня одного на кухне.
Я стоял на лавке с банкой варенья в руках, чихал и с ужасом оценивал последствия. Кот на полу тоже чихал и одновременно всё ещё пытаясь лакать молоко.
— Что-то мне подсказывает сделать вид, что я ничего этого не видел, — дед осматривал последствия. — Пусть бабка первая увидит это. — на слове ЭТО он сделал особое ударение.
А посмотреть было на что. Возникало ощущение, что на кухне, как минимум взорвался газовый баллон. Именно вокруг плиты был эпицентр разрушений. Полка висела на одном гвозде, а банки и жестянки с высыпанным содержимым в беспорядке ваялись на полу вместе с сорванным с верёвок бельём, которое местами было подрано. Тут же в белье лежала разбитая бутылка, заткнутая бумажной пробкой, от которой теперь проку не было, и вонючая жижа впитывалась в бельё. Кастрюля с супом смотрела в окно и кормила подоконник. Кот наконец-то перестал лакать молоко и пытался сообразить, где тут выход из ситуации. Но, чихая, он почему-то пятился назад, а не в сторону выхода. И только я в относительном порядке стоял с банкой варения в руках на всё-таки устоявшей лавке.
— А разве можно говорить про бабушку, бабка? — спросил я у деда, чихнув в очередной раз.
Это было единственное, что почему-то заинтересовало меня на тот момент.
— Жили были дед да бабка, — вместо ответа продолжил дед. — И была у них не жизнь, а сказка. Пока дети не слепили им внучка. — дед поднял остатки разбитой бутылки. — Вот она, оказывается, где была, — с сожалением в голосе он бросил осколки в мусорное ведро.
— Это какая-то сказка? — поинтересовался я у деда.
В этот момент в края плиты на пол полетела, чудом ещё державшаяся на её краю, банка с мукой. Пятившийся и чихающий кот попал прямо под неё. Халявное молоко вышло ему боком.
— Пойду я за бабкой, — дед сгрёб в охапку всё ещё чихающего кота. — Надеюсь, что это просто досадная случайность была.
Через пару минут в кухню забежала бабка. Охая, она осматривала последствия моей попытки попробовать особое варенье. Хотя почему попытки. Варенье я всё-таки достал же. Правда, попробовать так ещё и не успел.
— Цел? — Осматривала и ощупывала она меня.
Тогда она тоже верила в то, что случившиеся – это досадное недоразумение. В последствии, после вопроса: «цел?» следовало продолжение: «Ну это не надолго».
А варенье на вкус оказалось так себе. Ничего особенного. Я так и не понял, зачем они так далеко его убрали. Ведь если бы оно стояло внизу, то до другого случайного недоразумения было бы ещё пара спокойных дней.
Андрей Асковд © чётокакто